– Э-э-э, стой, куда полез! – Илюха одергивает меня за рукав, и я недоуменно оборачиваюсь, опуская автомат. Напарник прижимает палец к губам и утягивает меня за угол обгоревшей трансформаторной будки. Удивленно смотрю на друга, но он без длинных объяснений коротко кивает в сторону ближайшего подъезда «хрущобы»:
– Я первым пойду. Ты за мной.
– Чё эт? – не понимаю я.
– Тебя невеста дома ждет, вот если что, то пусть дождется.
– Это-то тут причём?
– А при том, что чую – там они… Потому сегодня твой номер второй. Понял?
Я набычиваюсь, но подчиняюсь. Спорить с Ильей в таких ситуациях бесполезно – упертый, как БМП в пластилиновой грязи. Увязнешь, с ним препираясь, но ни на сантиметр в сторону не сдвинешь. Хотя внешне на боевую машину пехоты он даже приблизительно не похож. Суховатый и поджарый, как гончая, и точно так же вынослив и быстр. Я недовольно киваю и перестраиваюсь. Илья подмигивает мне и кивает на чернеющий проем подъезда. Входная дверь, расщепленная взрывом, болтается на одной уцелевшей петле и унылым скрипом негостеприимно приглашает нас войти.
– Дрянь… Дрянь! – вдруг ору я этой двери. – Это ты во всем виновата!
Вскидываю автомат и с замесом горечи и упоения расстреливаю длинной очередью эту падлючую дверь. Она разлетается, словно разбитое зеркало, крупными кусками, и сердце моё наполняет ликование и безудержное счастье. Нам не надо идти в этот подъезд, и значит, с Илюхой всё будет в порядке!
– Во, дурак! – восхищенно шепчет друг и начинает смеяться.
В ответ на смех подъезд ощеривается стволами и воздух расслаивается от плотно летящего в нас свинца. Выбитые рамы окон так близко, что я вижу перекошенные злобой лица, перебегающие силуэты, отчетливо слышу проклятья и ругань. Сегодня мы не попались в их ловушку! «Дан! Дан! Дан!» – подхватил смех Илюхин автомат. Я же в два движения меняю пустой магазин. Досылаю патрон в патронник, с удовольствием выделяя из грохота и визга лучший звук – звук готовности к бою – и рывком
выглядываю из-за укрытия, тут же включаясь и поддерживая друга огнем, выхватывая врагов, с отдачей в плечо ломая их бег, судьбу, жизнь…
В ответ по щербатой от осколков стене, совсем рядом, чиркнула очередь, выбив кирпичные отлётыши. Несколько пуль, вспенив асфальт, уткнулись предо мной. Но на удивление, это совершенно не пугает, а добавляет куража. Не оставляет ощущение, что сегодня боевикам нас не достать. Да и как им с нами тягаться, если из-за соседнего дома, лязгая гусеницами, медленно выползает закоптелый танк.
– Наши… – шепчу я и машу танку рукой. В ответ он замирает. Башня разворачивается, блеснув алой звездой, и наступает мгновение тишины… А затем гремит выстрел, и проклятая пятиэтажка отзывается ему взрывом. Начинает крениться и осыпаться, накрывая визжащих врагов крошащимся бетоном, прикрывая похороны пылевой завесой. И через эту пыль, цвета мышиной шкуры, я вижу, как сдав назад скрывается танк, а за ним, не оборачиваясь, уходит Илья. Я окликаю его, но голос вязнет в этой плотной серой массе. Забивает рот, нос и не дает вздохнуть. Я падаю на колени, пытаясь выплюнуть проклятый ком, но не получается. Он острой наждачкой скребёт нёбо, я задыхаюсь… и задохнувшись, тут же просыпаюсь, с гулко бьющимся сердцем, с пересохшим горлом и не выкрикнутой болью.
Медленно поднимаюсь и иду на кухню. Жадными глотками пью воду, долго умываюсь, пока лицо не начинает ломить от холода и рывком, разбрызгивая по сторонам брызги, оглядываюсь на фотографию, где мы с Илюхой обнявшись за плечи ржём глядя в объектив, и теперь уже я подмигиваю другу – славный бой сегодня выдался!
Одеваюсь и иду на службу.
У казармы стоит смурной сослуживец Ренат и о чем-то размышляя, курит. Подхожу к нему:
– Рен, чего хмурый такой?
Ренат смотрит на меня, и взгляд его проясняется. Он растеряно улыбается:
– Да понимаешь какая штука, сон последнее время снится паскудный. Как будто иду я по Грозному, по нашим улицам, и вдруг понимаю, что пулемета при мне нет. Меня от этого прям в жар бросает. Оборачиваюсь в панике, думаю, может у вас он. А вас тоже нет! Один я! И оружия нет…и даже гранаты нет! Как воевать? И тут голос чей-то в ухо, тихонько нашёптывать начинает: «Так мир же. Не нужен больше пулемет». Да только плохо мне…не верю я этому голосу. Снится тебе такое?
Я мотаю головой:
– Нет, Рен. Мне война иногда снится, Илюха, танки… Сегодня вот опять бой был у Минутки. Нагрузили бородатых!
В глазах сослуживца вспыхивает искренняя зависть, он смотрит на меня задумчиво, словно хочет о чём-то спросить. Затягивается, щелчком выбрасывает окурок, и выдыхает вместе с дымом лишь одно слово:
– Везунчик